Автор: tatpolit

История татар под запретом

В первый раз с масштабной фальсификацией истории я столкнулся, когда учился в младшей школе. На уроках истории в третьем классе я прочитал в учебнике о том, что злые татары-монголы всячески притесняли русских людей. 250 лет татаро-монгольского ига преподносились как время страшнейших страданий.

Учительница соответствующим образом преподавала нам материал, накладывая чувство вины и второсортности. Нам говорили, что мы потомки тех, которые притесняли бедных и хороших людей. Понятно, что для 8-9-летнего ребенка это объяснялось в утрированной форме. Тогда я задумался и начал увлекаться историей, что предопределило всю мою дальнейшую профессиональную, общественную и интеллектуальную деятельность.

Обнаружение противоречий

Дальше я более внимательно изучал материал и, естественно, находил расхождения. Первое, с чем пришлось столкнуться, — это концепция цивилизаторской миссии русского народа по просвещению и окультуриванию различных коренных народов, которые якобы находились на более низкой стадии развития.

Это диссонировало с тем фактом, что на территории Поволжья и Урала уже действовала цивилизация Волжской Булгарии, которая превосходила по всем показателям княжества великороссов. В VIII–IX веках, как описывают летописцы, там функционировали общественные бани, централизованное водоснабжение, мечети, церкви, ярмарки, посольские приказы. Это была цивилизация, которая, по словам историков, опережала Восточную Европу, как и другие тюркские каганаты.

При этом все это задвигалось в тень, а история других народов вообще не обозначалась. Под предлогом отсутствия письменных источников их трактовали как дикарей, и якобы пришла Москва и дала всем письменность, культуру и цивилизацию.

История как служанка политики

Те, кто сталкивается с историей непосредственно, понимают, как много лжи содержится в официальной версии. В Российской империи и Советском Союзе это было поставлено на широкую ногу по простой причине: история стала служанкой политики.

В советское время исторический факультет был одним из ключевых, поскольку оттуда выходили идеологи, трактовавшие постулаты марксизма-ленинизма в нужном ключе. Истории уделялось огромное значение, поэтому очень серьезно следили, чтобы не пробилась никакая «ересь».

Двойные стандарты советской историографии

Происходили казусы, связанные с тем, что советское правительство постулировало первенство национально-освободительных движений в борьбе с царизмом, но когда речь заходила о национально-освободительных движениях против советизма, находила коса на камень. Против царизма и мира капиталистического можно было бороться национально-освободительным движениям — это считалось прогрессивным, а против Советского Союза — нет.

Такая метаморфоза произошла с имамом Шамилем. До Сталина его деятельность трактовалась как национально-освободительная борьба дагестанцев и чеченцев (вайнахов) против тирании Санкт-Петербурга. После войны Сталин перешел на рельсы великорусского шовинизма и распорядился, чтобы имам Шамиль не считался значительной фигурой. Он неожиданно для многих специалистов стал британским шпионом, который не боролся против царизма, а проводил британские интересы.

Современная деградация

Россия просто наследует традицию переписывания истории. Одно из последних проявлений, поразившее меня до начала войны против Украины, — это учебник, одобренный нынешним помощником Путина Мединским. В нем утверждалось, что татары, совершая набеги на русские земли, поджаривали русских людей в прямом смысле слова. Даже была соответствующая картинка, как «папуасы» поджаривают на вертеле своих жертв.

Потом стало понятно, что это не ошибка, поскольку такие же нарративы использовались против Украины: русские мальчики в трусиках, которых распяли, сжигали, убивали. Это просто деградация исторической науки. Мединский вообще не имеет отношения к истории, но пишет книги и сейчас у Путина надзирает за учебниками и исторической наукой.

Пропаганда стала более тупой, агрессивной и манипулятивной. Даже в советское время она не была такой ужасной, поскольку тогда старались сохранять академическую базу. Да, была идеологическая линия, но солидность пытались не нарушать.

Чекистское правление

Сейчас набрали гопоты, которая в услужении чекистам — это именно чекистское правление клики — пытается нарисовать историю так, как они хотят. В советское время их особо не допускали. Была партия с идеологической доктриной, институт марксизма-ленинизма, который старался придерживаться определенных рамок. Сейчас никаких ограничений нет.

Коллеги-гуманитарии, с которыми я общаюсь, хватаются за голову, поскольку считают, что гуманитарная наука постепенно умирает. Ты или должен встраиваться и быть «цензором его величества», или уходить из науки, чтобы сохранить себя и, возможно, вернуться, когда режим падет.

РУСЛАН АЙСИН

Много говорят о кризисе татарской нации. Особенно эти разговоры усилились после восьмого по счёту Всемирного конгресса татар. В том году Всемирному глобальному форуму татар исполнилось 30 лет.

По сути, эти 30 лет подвели черту под тем романтическим постсоветским периодом, когда татары и другие народы были вдохновлены свободой, полны решимости и перспектив для того, чтобы создать единую нацию, обрести достоинство, свободу и жить согласно заветам, которые им оставили предки. Но мы видим, что часто романтические устремления ломаются и разбиваются о стену реальности. Потому что то, что произошло, с одной стороны, это позор, с другой стороны, это логическое продолжение того отступления, предательства, лжи и лицемерия, которые мы наблюдали в последние годы.

Сдавали республику, язык, нацию. Сейчас предали, собственно говоря, ее честь, поддержав агрессию Путина против Украины. Это колониальная война, а мы, татары и другие народы, должны быть на стороне тех, кто борется против колониального гнета, кто выступает против шовинизма и имперского устремления. Но мы заняли сторону того, кто нас гнетет, мы заняли сторону палача, господина с плеткой. Это, конечно, мазохизм в какой-то степени. Здесь можно долго рассуждать, почему так случилось, зачем, почему мы не смогли выстроиться. Я думаю, что дискуссии на этот счет будут продолжаться ни один, ни два года. Об этом еще напишут диссертации, книги, фельетоны, возможно.

Но я бы хотел предложить другую, во многом интеллектуально провокативную идею. Понятно, что Казань и Татарстан, которые были центрами татарского мира, утрачивают этот статус. Так как падает морально-духовный авторитет, а вместе с ним теряется и все остальное. Нитки, составляющие ткань всего этого, — начинают расходиться, подгнивать и вот, казалось бы, только-только собранное единое татарское политическое тело начинает отходить от своего якобы центра.

Я не считаю, что Казань должна быть центром сейчас. Хотя, понятное дело, всю жизнь прожил в Казани, родившись при этом в Ульяновске. Я считаю, что центр это там, где мы формулируем Политическое.

Полис важнее стен

Центр там, где мысль. Центр там, где борьба. В конце концов, нация — это люди, а не стены. Как говорил Аристотель, «полис — это люди, а не стены и не пустые корабли».

Это не территория, потому что без территории мы можем жить, мы можем расползтись по городам и весям, но нас собирает понимание единства и ощущение того, что мы принадлежим к некому целому. Это то, что называется экстерриториальная нация. Экстерриториальная махалля, так жили наши предки в прошлом и ничего в этом плохого нет.

Татары — один из самых дисперсно раскинутых народов в мире. Только лишь порядка 25–27 процентов из них живут в Татарстане. Да, они туда стекаются. Да, понятно, что там есть институции татарского народа, но это сейчас уже ни о чем не говорит, потому что в эпоху информационного общества каждый человек может стать полноценным институтом. Он может заниматься просвещением, читать лекции через интернет, объединять людей, впрыскивать интеллектуальные и духовные импульсы.

И он уже институт целый. Зачем ему какие-то крупные бюрократические формирования, которые есть, например, в Казани? Что, надо провести какую-нибудь сабантуй? Списались в интернете, создали общее поле, обсудили, деньги заплатили, собрались, провели, разошлись. Ничего не надо. Это есть подлинная низовая самоорганизация. Это и есть власть настоящих людей, политически активных.

По сути — меритократия. Это не бюрократы, которые от имени нации решают, вещают и еще нас поучают жить. Но более того, они от имени нации участвуют в преступлениях. В прямом смысле против человечности. Я к этому, например, отношения не имею. И всю свою сознательную жизнь этому противостоял, как известно. Что очень легко доказывается и верифицируется. Я думаю, что центр теперь не там. Центр должен уйти.

Рыцари нации

Стоит вопрос, где он должен быть? Как ртутный шарик, он может быть там, может быть здесь. Он смещает центр тяжести. Вот давайте возьмем, например, тот же мишарский пояс. Я не хочу ни в коем случае сегрегировать татарскую нацию. Но мы знаем, что есть мишари. Они проживают внутри Татарстана и по его кайме.

Это и Башкортостан, Чувашия, Москва, Пенза, Саратов, Самара, Оренбург, в конце концов. И в Сибири очень много мишарей. И они являются, помимо всего прочего, военно-сословным общинным устройством. То есть, это, по сути говоря, каста воино. Они оформились в средневековье и в позднее средневековье. То была правящая элита. Рыцари. Они рыцари татарской нации, которые с потерей политии, государственности, вынуждены были идти на службу, охранять границы и так далее. И они за счет того, что оказались в иноязычной и иноконфессиональной среде, выработали в себе жесткие навыки сопротивления.

Они сохранили ислам как религию, сохранили идентичность, потому что знали ей цену и боролись за собственное наследие. Поэтому мишари такие жесткие, деятельные, боевые. Поэтому они и составляют такую мобильную динамику внутри татарской нации. Существует поговорка, которая гласит: «мишәрләр татарның каймагы», то есть «мишары — сливки татарской нации».

Подразумевается, что их активность, пассионарность является пропорцией, частью той жизненной стратегии, которой они придерживаются. Это стратегия борьбы, чести, достоинства. Да, могут возразить, что они не столь высококультурны, оторваны или не сильно интегрированы в культуру заказанского мира.

Однако все объясняется просто. В советское время нам не давали сойтись, не давали соединить эти разрозненные элементы нации. И, конечно, они формировались, как отдельная этно-духовная единица. Но при этом они сохранили и самосознание историческое, и исключительность. И не предавали своих идеалов, как известно. Мишари следуют кодексу ислама и кодексу татарина. Это так, если обобщить.

Если брать исторические аналогии, то я люблю сравнивать татар с немцами, с германцами. Почему? Мы самый северный исламский народ, мусульманский. У нас есть ощущение необходимости выстраивания всегда какой-то проектности, проектной деятельности.

Мы любим порядок. В отличие от южных стран или от южных наших собратьев, где эмоциональное часто превалирует над разумным. Это неплохо и нехорошо. Это так есть, так сформировалось, так утвердилось. И вот это желание строить, создавать, организовывать и придерживаться чётких правил, это качество в том числе татар-мишарей. Вспомните, как пруссаки стали основой и ядром формирования германской нации.

Кто такие пруссаки? Это бывшие рыцари, осколки рыцарских орденов. Это воины, как известно. Как сказал Мирабо, один из деятелей Великой Французской революции и Вольтер повторил: «У каждого государства есть армия и только у прусской армии есть свое государство». По сути, мишари это пруссаки. И с них началось, как известно, в девятнадцатом веке формирование германской нации.

Я не беру в пример Германскую империю, то отдельный вопрос. Но основа германской нации, как единого целого, с ощущением своего предназначения в истории, — пруссаки. Конечно, там поработал Гегель, потрудились Кант и Шеллинг, Фихте. Но это интеллектуальный вброс. А кадровой основой стали те самые пруссаки. Поэтому надо, я думаю, смещать центр тяжести в те поля, в ту сторону, где есть воинский дух, дух борьбы, дух чести, где под всякими благовидными, заковыристыми формулировками не занимаются предательством.

Культура отмершая и ткань живого

Высокоразвитая культура, песни, пляски, концерты, консерватории… Да, что толку от этого, если у вас не будет людей, кому вы будете обращать весь свой этот культурный запал? Куда, зачем? Как сказал классик, цивилизация это застывшие формы, если она не имеет пассионарного энергетического движения, агрессивного даже, то она застывает и теряется. Она уходит, об этом говорил Лев Николаевич Гумилев. Культура — это застывшая форма этой вулканической лавы, которая теряет силу и красивыми формами застывает. Перламутром где-то блестит, где-то различными красками на солнце играет, бликует. Но это памятники, музеи. Констатация факта былого. Не настоящего, увы.

Я лично не хочу застыть музейным экспонатом. Не желаю, чтобы мой народ таковым был. Мы хотим, чтобы нация чувствовала себя второсортным или третьесортным придатком имперской политики.

Мы нахватались этого сотни лет. Не уж то этого мало нам, чтобы понять, что мы сами должны быть хозяевами своей жизни. Поэтому я думаю, что центр там, где мы, центр там, где находится мысль, центр там, где есть противодействие, центр там, где есть ориентация на будущее. А не там, где предательство, подлог и смирение с чувством унижения.

РУСЛАН АЙСИН

Война в Украине и масштабный кризис, который охватил не только Россию, но и весь мир, поставил серьезнейший вопрос о месте и роли татарской нации в этой глобальной системе координат. Что делать, как быть? Внешние обстоятельства диктуют нам некоторые условия. Прежде всего, одно из самых главных это — будущность.

https://youtu.be/zvW7wUuOXcg?si=vSdm2m78OTPfRKZf

Многие заговорили о том, что Россия не выдержит этого пресса, этого давления, внутреннего кризиса, внутреннего непорядка, развалится и что тогда? Что и как быть в этом случае татарам? Готовы ли татары к тому, чтобы обрести суверенитет вновь и стать самостоятельным субъектом большой истории? Я не говорю только о республике, я говорю о татарской нации, которая превалирует и больше, чем Республика Татарстан. Хотя Татарстан является территоризацией татарской нации, ее проявленной политической формой, но татарская нация шире, больше и Татарстан должен быть больше, потому что лишь около 30 процентов татар об общей этнической массы проживают в Татарстане, остальные проживают за его пределами.

То есть концепция Татарстана, который загнан в эти граничные рамки, есть трансграничный — условный большой Татарстан, — а есть татарская нация, которая раскинута словно море, она является третьим контуром того, что называется Татарстаном. Но вопрос не в этом, вопрос в том, как мы, как я сказал выше, действуем исходя из внешних обстоятельств.

Когда началась война, агрессия России против Украины, стал вопрос о субъектности Татарстана и других национальных республик, но раньше-то мы о чем думали? Эти разговоры были, но в целом все это происходит несколько хаотично, спонтанно, бессистемно. Некоторое время назад была попытка написания стратегии развития татарского народа, я принимал участие с другими людьми, но в конечном итоге власти переписали ее так, как они хотели и главными символами, аспектами татарской нации были объявлены Чак-Чак, Сабантуй и все остальное. То есть всю стратегию свели к этому самому примитивному набору культурных кодов.

Естественно, в таких условиях мы оказались в тупике. Чего же посыпать голову пеплом, когда нас буквально лишают последних остатков государственности? Переписали конституцию, убрали понятия: «суверенитет», «президент», «гражданство Татарстана» и все остальное. А завтра что? А завтра будут ликвидировать и саму республику, и сам народ, потому что последняя перепись населения, итоги ее стали известны, продемонстрировали, что численность татар уменьшилась на 700 тысяч, хотя прогнозировали, по крайней мере, статику, сохранение статус-кво по сравнению переписью 2010 года. Как гласит известная максима: «есть ложь, есть большая ложь, а есть статистика».

И мы понимаем, что эту статистику сознательно переписали и искусственно уменьшили численность татар на 700 тысяч, это огромная, просто невменяемая цифра. Не может в таком количестве нация уменьшаться в то время, как русский народ уменьшился на 5 процентов, татары уменьшились более чем на 10 процентов. Не может такого быть с учетом того, что рождаемость как минимум выше, смертность меньше у татар, потому что пьют меньше и остальное. Конечно, ковид, но это неисчислимые цифры.

То есть мы видим, что мы не смогли ответить на этот вызов, хотя чиновники нам говорили: «мы договоримся с Москвой, все у нас под контролем». Да, что под контролем? Война лишила весь контроль и все договоренности, она обнулила их. Война в этом смысле великий обнулятор.

Стратегии нет, поэтому мы движемся по этой пустыне на ощупь. Известно, тот, кто обладает планом, картой всегда дойдет до своей цели. У кого этой карты нет, тот, скорее всего, в этой пустыне погибнет, то ли от истощения, то ли от обезвоживания, то ли от того, что сойдет с ума и просто сгинет с лица земли. Мы столкнулись с аналогичной ситуацией.

Что такое стратегия? Стратегия это взгляд в будущее. Философская категория, концептуальная. Есть настоящее-продолженное, есть будущее как чистая неопределенность.

Поэтому мы и говорим, что стратегия должна как минимум состоять из трех составляющих. Первое — это ближнее планирование на 2–3 года. Это продолженное настоящее. Следующее. Планнинг как минимум на 25 лет и следующий этап стратегемы — 50–100 лет. Так и должно планироваться. Это нормальное явление, потому что нация это огромный организм, живой, у которого есть сложности, успехи, болячки, ментальные проблемы и все остальное.

Все эти компоненты необходимо учитывать, закладывать и исходя из этого наращивать и выстраивать образы будущего, вектора, которые бы вынудили нас работать над собой. Если даже у каждого маленького механизма, аппарата есть свой технический паспорт, руководство к действию, как включить, воду не лить и так далее, то что говорить о нас, о нации? Неужели мы должны действовать без каких-то базовых и стратегических документов? Это нонсенс, и в этом парадоксе заключена вся наша проблема. Как говорил в свое время Иммануил Кант, дайте мне образ материи и я из него сотку мир.

Вот нам нужна стратегия, чтобы мы смогли соткать, сделать свой будущий мир. В стратегии можно много чего закладывать, огромное количество проблем. Татарстанская элита не смогла выработать для нас политическое гиперпространство, оно не смогло сформулировать политическую сущность, политическое явление.

Было решено обогащаться, строить Татарстан как некий экономический субъект, который словно эволюционным путем динозавра каким-то образом станет политическим субъектом. Но этого не произошло, потому что сначала идет политическая доминанта, потом экономическая, хотим мы того или нет. Потому как Политическое вторгается в центр явленного, в центр исторического.

И в этом смысле мы все прекрасно понимаем, что отсутствие политического привело нас к этому раздраю, к демонтажу. Языка нет, национальной системы образования нет, субъектности нет, республики фактически уже нет, диаспоральные связи крайне слабы, хотя до революции они были сильны. У нас практически ничего нет: национальная буржуазия манкуртизирована, национальных школ практически нет, даже виртуально оформленного проекта прото-республики пока что трудно нащупать.

Ведь республику можно создать теоретически. Как говорил Гегель, Германия это теоретическое государство, но именно то, что он сформулировал ее как теоретическую, она впоследствии стала практической, стала гегемоном, и до сих пор является лидером Европы. Так что мешает нам описать все это, дать людям то, что необходимо, план действий? Это в основе своей не сложно, надо лишь проявить политическую, интеллектуальную и организационную волю.

Переходя более к практическим вещам, мы много писали о стратегии. Что нужно сделать? Надо собрать, сформировать некую группу людей, которая бы дала стратегию из низа, общественная стратегия должна быть. Я понимаю, что народ понятие достаточно абстрактное и самом писать он не будет, народ состоит из личностей, из конкретных субъектов, из пассионариев ума, и вот они должны собраться и явить остальным этот важнейший продукт.

Что такое нация? Нация — это мысль, которая скреплена идеей общей истории, общего языка, общей судьбы, где-то территории, но мы понимаем, что без сверхидеи, которая бы двигала нас вперед, невозможно присутствовать полнокровно в истории.

Сама идея сохранения неправильная, потому что сохранение означает увядание, топтание на месте. Нужно всегда двигаться вперед, важно говорить о развитии, стратегии развития. Сохранение э- то побочный аспект, потому что, если ты стоишь на месте в этом глобализирующимся мире, значит, ты пятишься или откатываешься назад.

Я напомню, что идея прогресса родилась и стала серьезным интеллектуальным фактором во время Великой Французской Революции, когда философы-энциклопедисты вмонтировали это понятие, эту идею в сознание масс. Если мы не будем прогрессировать, то мы начнем уходить как акторы истории.

Что касается конкретно стратегии, то есть у нас и концепция, прописанная, как она должна строиться. Но ее нужно наполнить, насытить и привлекать людей. Я помню, когда в 2017–18 году эта идея возникла, огромное количество искренних людей воспряли духом. Они почувствовали на глубинном уровне, что сия идея может стать объединяющей, дополнительным толчком к пересборке национального проекта.

Но, как я уже сказал, татарстанские чиновники весь этот дух, порыв умело слили. И все же! Идея обновления стратегии может стать объединяющим фактором. Люди в каком-то смысле обессилены, обездвижены. Из-за войны, давления системы многие ушли внутрь себя, заперлись. Увы, разобщенность, атомизация, депрессия, упадок сил, безнадежность берут верх…

Поэтому нужен какой-то импульс, нужна молния, которая просияет в этой тьме эпохи. Как сказано Священном Коране: «Он — Тот, Кто показывает вам молнию, чтобы вы боялись и надеялись…» (13–12).

РУСЛАН АЙСИН

Новый татарский проект

Между политической реальностью и исторической памятью

Для татар и вообще для тюркских народов Евразии существует фундаментальная проблема: как соотнести современные административные границы с историческим самосознанием. Вот есть Татарстан — четко очерченная территория на карте. Но татарский народ значительно шире этого образования. Я родился в Ульяновске, отец — нижегородский мишар, есть татары сибирские. Возникает глубинное ощущение, что эти обширные пространства тоже наши, что когда-то они составляли часть нашего цивилизационного ареала.

Речь идет о территории не в узком смысле контроля земли, а в широком понимании политического, экономического, культурного и духовного воздействия. Появляется своеобразная дихотомия: как сочетать конкретную территориальную фиксацию с историческим стремлением осознать себя частью огромной Евразии. При этом мы понимаем, что для охвата такого пространства сил недостаточно, хотя историческая память настойчиво требует это делать. Перед нами классическая дилемма — журавль в небе или синица в руках — которая до сих пор не нашла окончательного разрешения.

Туранизм как преодоление искусственных границ

Одним из подходов к преодолению этой диалектики становится концепция расширяющегося Туранизма или единого Тюркского пространства. Эта идея находит органичный отклик, поскольку существует стойкое понимание, что границы, начертанные в советский период — достаточно взглянуть на геометрически правильные линии Казахстана или Туркменистана — имеют искусственный характер, и требуют переосмысления.

Это переосмысление напоминает революцию в геометрии, совершенную нашим земляком Лобачевским, ректором Казанского университета. Если до него считалось, что параллельные прямые никогда не пересекаются, то он доказал, что в неевклидовом пространстве это возможно. По аналогии — базовая форма политического пространства тюркских народов может быть трансформирована, преодолевая ограничения современных границ.

Поэтическое измерение национальной идеи

Убежден, что мы должны исходить из принципа: мы больше, чем кажемся в настоящем. У нас есть понимание, что некогда наше влияние было масштабнее, а затем произошло сжатие до нынешних пределов. Когда мы исследуем татарский или тюркский этногенез, мы сталкиваемся с колоссальным историческим массивом, который трудно свести к единой линейной концепции. Это ясно показывает, что наше историческое измерение многомерно и не вписывается в простые схемы.

Для того чтобы придать импульс национальному движению, необходимо вдохновить людей идеями, которые на первый взгляд могут показаться эфемерными. Эту функцию традиционно выполняли поэты. Они создавали возвышенные образы, становившиеся внутренним ориентиром для тех, кто не способен погрузиться в сложные исторические конструкции. Когда русские националисты призывали татар покинуть Волго-Уральский регион и переселиться к туркам на Босфор, Габдулла Тукай написал свое знаменитое стихотворение «Мы не уйдем, это наши земли». Поэты выражают коллективные чаяния народа, и такие идеи, при всей их кажущейся поэтичности и философичности, обладают магнетической силой, способной мобилизовать общество для масштабного исторического и цивилизационного строительства.

Казань: между небесным и земным

В своих исследованиях я предложил адаптировать концепцию блаженного Августина о «Небесном и земном Иерусалиме» к нашей реальности. Татарстан и особенно Казань можно рассматривать как возвышенную проекцию, своеобразный маяк. Для человека, особенно с кочевническими корнями, всегда необходима пространственная ориентация, символический центр.

Для татар Казань важна как духовная и политическая столица, хотя в историческом масштабе она приобрела этот статус относительно недавно. Этот факт следует признать, но с существенной оговоркой: функция Казани не должна сводиться к централизации всех татарских ресурсов. Подобная концентрация привела бы к демографическому истощению исторических татарских территорий. Казань должна выступать одним из политических и культурных центров, но не единственным.

Полицентрическая модель тюркской государственности

В современных условиях, когда Татарстан находится в ситуации ограниченного суверенитета, Казань временно не может полноценно выполнять функцию проектора политического и культурного влияния. Это актуализирует необходимость развития полицентрической модели, которая снизит риски зависимости от единственного центра.

Исторически тюркская государственность характеризовалась наличием множественных столиц. Писатель Шарапов в своем утопическом произведении «Через полвека» описал модель империи с четырьмя столицами. Эта концепция перекликается с китайской традицией, где император перемещался внутри Запретного города в соответствии с сезонным циклом.

Аналогичная практика существовала и в тюркских государствах, где функционировали зимние и летние столицы. Именно это объясняет сложности в археологической локализации таких исторических центров как Итиль или Сарайчик в Нижнем Поволжье, а также хазарского Семендера. Эти столицы были мобильны, легко перемещались в зависимости от геополитической ситуации. Такая гибкая система была адаптивным механизмом: когда у государства есть только один центр, его захват означает конец — как произошло с Наполеоном, взявшим Москву и ошибочно посчитавшим, что этим он подчинил всю Россию (хотя административной столицей тогда был Санкт-Петербург).

Политическая методология тюркского пространства

Все эти вопросы, на первый взгляд кажущиеся формальными или несущественными, при детальном рассмотрении раскрывают глубинную политическую философию. За концепцией множественных центров и преодоления искусственных границ скрывается масштабный проект евразийской интеграции, имеющий глубокие исторические корни и потенциал для современной реализации.

Тюркский мир имеет возможность создать новую модель политической организации, соответствующую как историческим традициям, так и современным реалиям. Этот проект может стать одним из ключевых элементов формирующейся многополярной системы международных отношений, возвращая тюркским народам их историческую субъектность в евразийском пространстве.

РУСЛАН АЙСИН

Необходимость интеллектуальной мобилизации

Мы, которые уже год живем в непростой политической и цивилизационной, да и психологической ситуации и атмосфере, мы не знаем, в общем-то говоря, что делать и как быть. У нас нет полноценной стратегии развития, у нас нет прописанных сценариев того, как действовать в той или иной ситуации, хотя было известно до этого, что ситуация будет разворачиваться не в нашу пользу, что будут отнимать язык, что будут давить, что будут отнимать нашу идентичность или стирать ее, или сознательно порочить, или разбавлять какими-то иными инъекциями, например, русского мира. Но ничего предпринято не было, потому что мы действуем в режиме реакции на то, что уже произошло.

Мы не упреждаем возможное, мы реагируем по принципу рефлексов. А тот, кто всегда на шаг впереди, тем более на два, он всегда выигрывает, он всегда имеет в запасе ход или два. Но здесь мы перешли в позицию слабого, в позицию защищающегося.

ВИДЕО: Татары: новая идентичность. Порядок и мобилизация духа

Я понимаю, что сейчас трудно перейти в идеологическую, политическую контратаку, и в этом плане приходится постоянно защищаться. Но не только защита или нападение, в общем-то, является причиной нашей расхлябанности и того положения, в котором мы оказались. Мы разобраны, мы не можем внутренне собраться, у нас нет точки сборки.

Мы ее ищем, нащупываем, но что-то не то. Вроде и язык, но тоже не то. Вроде республика, как общее дело, то есть res public, тоже не удовлетворяет, потому что ее концептуальные основания, они не проработаны до конца, скажем так, они из того века.

То есть мы прекратили заниматься интеллектуализмом, мы прекратили будоражить умы людей. А без теоретического оформления, без мысли строить что-то бесполезно. Вы не можете строить дом без чертежа, вы не можете строить дом, не позвав инженера, специалиста какого-то.

Если вы будете строить дом на обум, вы представляете, что станет с этим домом и, не дай бог, с теми жильцами, которые найдут смелость в него поселиться. В свое время Гегель сказал, что изначально Германия была рождена как теоретическое пространство, как теоретическое государство. И лишь потом она реализовалась на практике.

Вот мы сейчас готовы родить теоретическую базу нашего политического проекта или нет? Я призываю участвовать в интеллектуальной дискуссии в штудиях, писать, рассуждать, спорить. Пусть эти идеи будут бредовые, пусть эти идеи кажутся недосягаемыми, но все великое когда-то казалось недосягаемым, все великие идеи когда-то высмеивались, а потом признавались и сейчас кажутся вполне естественным и обыденным явлением.

Но изначально они всегда казались недосягаемой высотой. Как гласит итальянская поговорка, в начале партии жертвуют одной пешкой, но потом вы выигрываете игру. Здесь то же самое, приходится жертвовать чем-то, приходится возможно проходить те путы и те пути, которые не очень приятны, но придется этим заняться.

Придется скинуть с себя эти тоги конформизма, встать наконец с диванов, понять, что материальный достаток — это несчастье, материальный достаток не дарует вам по-настоящему благо, а наоборот вас съедает. Вот именно в этом ключе я предлагаю одну концепцию, что помимо тех, которых я предлагал, все-таки мы должны иметь некие стержневые темы, вокруг которых надо объединяться и обсуждать, чтобы были вот эти интеллектуальные завихрения. Интеллектуальные завихрения должны создаваться, должны быть дискуссионные клубы и так далее, сообщества по интересам.

Ну, например, перед Великой Французской революцией 1789 года количество клубов масонских, политических, где обсуждали политику, историю, право и так далее, будущее, насчитывало порядка девятиста. Сколько у нас этих клубов? Конечно, есть неформальные, маленькие, но они должны стать этими зернами, они должны стать вот этой сотой, которая объединится в тот самый полис, во множественность, которая стянута между собой и объединена общей волей, общей идеей.

Татары как полис Севера и порядка

Так вот, я предлагаю татарам выразить для себя новую цивилизационную идентичность, не только для себя, но и явить ее миру.

Эта идентичность выстроена на отношении, с одной стороны, географической детерминации, а с другой стороны, на тех цивилизационных параметрах, которые определили лик и историческое лицо татарской нации. Татары — самый северный мусульманский народ, северней нет. Как народ, как общность, как историческое явление татары — самый северный народ. Что это означает? Север — это все-таки полис особой экзистенции.

Север — это полюс порядка, поэтому татары должны стать полюсом особого порядка; что отвечает и выступает как антагонист полюсу хаоса и архаики, который творится сейчас в путинской системе. Мы должны быть иными по отношению к этому, потому что север — это та точка, это то пространство, где теряет свои магические чары комфорт, конформизм. На севере особого комфорта нет, север заставляет быть всегда внутренне собранным, поэтому вот, к чему мы должны стремиться, мы должны понять, что полис севера — это полис особого порядка, особого номоса.

То есть мы, татары, должны взять на себя особую цивилизационную миссию. Не ходить, не кичаться чак-чаками, КАМАЗами — это все вот низкого порядка. Второго, третьего, четвертого.

Нет, главный дух, главный рух, татар рухы, татарский дух. Чем он проявляется и в чем закаливается дух? Дух закаливается в трудностях, север — это трудность. На севере, как говорится, не забалуешь, север — это расчет и север — это всегда, как я уже сказал, внутренняя мобилизация, внутренняя собранность, потому что чуть зазевался и замерз. Суета здесь губительна, промедление — преступно.

Поэтому мы строги в определении многих вещей. И я предлагаю взять за основу эту идентичность, идентичность нового порядка. В свое время Карл Шмидт выдвинул такую концепцию Ernstfall — чрезвычайное положение.

Я предлагаю нам взять в том числе за основу Ernstfall и объявить внутреннее положение, мобилизационное положение для всей нации. Мы должны объявить внутреннюю мобилизацию татарской нации. И она должна стать ответом на эту чрезвычайщину, которая творится в России и в мире.

Только если мы создадим свой полюс напряжения мобилизации, в этом случае мы можем не просто сохраниться, мы способны стать субъектом, реальным субъектом истории, субъектом политики. Меня могут спросить, ну теоретизирование — это все хорошо, однако же в практическом смысле что вы подразумеваете? Я подразумеваю, прежде всего, определить систему наших ценностей.

От теории к практике — создание новой идентичности

Кто он, татарин, «кем ул татар?». Есть и в сети концепция, кодекс, который писал Туфан абый Миннуллин, есть и мой «Кодекс татарина», можно найти и посмотреть. Да, они выстроены в определенной вертикали идеального, но надо к этому стремиться, потому что вертикаль так или иначе упирается в полюс, в северный или в южный. Мы должны определить для себя, что такое татар, что он делает.

Должны мы ощущать себя единым пространством, да, но единое и определенное, идентифицируемое, возможно, только на фоне того, что ты не такой, как другой. Ну, если брать опять за основу концепцию Карла Шмидта, не такой, как они. Соответственно, здесь мы должны понять, что мы предлагаем свой порядок против их хаоса, мы предлагаем внутреннее единство против их разобщенности, мы предлагаем нашу нравственную, моральную концепцию против их безнравственности, алкоголизма, убийств и прочее, и прочее, и прочее.

Мы должны быть едиными, как я уже сказал, помогать друг другу, изучать язык, изучать историю, создавать кластеры, клубы, сообщества, продвигать нашу повестку, помогать друг другу. На Севере, если вы знаете, если не помогать друг другу, то не выживают. Это пространство взаимовыручки, взаимопомощи.

Вот этот полис порядка, такого Ordnung’a немецкого, он должен стать нашей новой путеводной звездой, помимо остальных. Потому что если мы не предложим что-то прорывное, что-то по-настоящему новое, то мы завянем. Потому что исторический процесс устроен таким образом, что если мы останавливаемся в своем развитии, удовлетворяясь теми наработками или тем наследием историческим, культурным, интеллектуальным, которые у нас есть, мы, скорее всего, сойдем с трапа истории. Многие народы в прошлом, которые прогремели в истории, просияли, но где они? Их нет. Вы можете перечислять, начиная там от этрусков, заканчивая викингами и так далее. Мы не должны встать в этот печальный строй.

Мы должны действовать супротив. Должны определять вектор. Но для этого нужна мобилизация, внутренняя мобилизация.

Без нее в расхлябанном виде, как я уже сказал, на Севере не выживешь. А мы фактически, метафизически находимся на Севере, где строгие законы, где очень такая обжигающая ткань сжимает нас. Мы видим, как меняется мир.

Мы видим, что вчера еще было нормой, сегодня считается порочным, что вчера казалось незыблемым, сегодня разрушено и так далее. Мир меняется. И главное, не попасть в его жернова.

Мы должны понимать, что наше место в истории. Поэтому надо мыслить метаисторически, нужно мыслить политически. Если мы не мыслим политически, значит, нами будут манипулировать, управлять на нас будут воздействовать.

Мы будем объектами, а не субъектами политики. И надо говорить, что это нас не интересует. Нас это не интересует, как говорил Черчилль до той поры, пока нас это не коснется. Потом уже поздно будет пить «боржоми», как говорится. Я призываю к активности и к тому, чтобы мы этот полис порядка для себя определили.

Мы не должны быть разобщенными. Не только существовать в режиме диаспоры, как рассеянный свет. Нет, в рассеянии диаспоры мы должны быть собраны общей невидимой нитью.

Ну, это вот такой короткий подход к тому, что я хотел изложить в концепции полиса, нового цивилизационного полиса порядка. Предлагайте свои концепты. В конечном итоге из коммуникации и взаимодействия рождается комьюнити, из общения рождается сообщество.

Ну, и рано или поздно то, что мы предлагаем, оно осуществится. А вот если ничего не делать, то ничего и не получится.

РУСЛАН АЙСИН

Введение

Проект «Туран» — это не просто идея или концепция, а один из ключевых геополитических проектов современности, который развивается в сложной международной среде. Его корни уходят в традиционализм, а интерес к нему проявляется со стороны множества игроков: Турции, Китая, России, США и европейских стран. Однако суть проекта, его цели и механизмы воздействия на мировой порядок остаются недооценёнными многими аналитиками. Разберёмся, какую роль он может сыграть в глобальной политике и какие силы стоят за его реализацией.

Туран как инструмент геополитики

Проект Турана интересен не только Турции, но и Лондону, который через Турцию продвигает свои стратегические интересы. В этом контексте сенсационным стало недавнее заявление Карла Габсбургского, который прямо озвучил необходимость «разгрома и расчленения России» с последующим «освобождением народов». Это не просто заявление маргинала — оно исходит от представителя одного из самых богатых и влиятельных династических домов Европы. В отличие от самопровозглашённых российских «наследников» династии Романовых, Карл Габсбургский имеет реальную наследственную линию и серьёзные ресурсы.

Примечательно, что подобные идеи ранее озвучивались через зависимых политиков или экспертов, но на этот раз представитель Габсбургов сам вышел с этим месседжем, что говорит о серьёзности намерений. Его заявление не просто формирует повестку, но и демонстрирует, что элиты Запада уже не скрывают своих целей.

Когда речь заходит о дроблении России, важно понимать механизм, который может быть использован. Именно здесь проект Турана становится ключевым инструментом. Он может сыграть роль «колуна», который нанесёт удар по российской государственности.

Падающая России

Политически Россия не может согласиться с этим сценарием, но у неё нет достаточных рычагов для противодействия. Попытки давления на Казахстан оказались безуспешными: Алиев, напротив, укрепил свои позиции. Экономически у России также мало возможностей — её внутренняя экосистема ослаблена, а международные санкции сужают пространство для манёвра.

Турция, безусловно, самый мощный игрок среди стран Центральной Азии, но в одиночку она не способна вытянуть проект Турана. У неё нет достаточных ресурсов для того, чтобы стать единственным лидером. Однако она выполняет роль катализатора, помогая объединению тюркских стран в рамках этой концепции.

Китайский фактор

Китай традиционно действует через экономику, а не через политику. Однако он оказался в сложной ловушке. С одной стороны, ему жизненно необходимо реализовать мегапроект «Один пояс, один путь», поскольку он обещает спасение китайской экономики. Когда Си Цзиньпин шёл на третий срок, он убеждал своё окружение, что сможет вывести страну из кризиса. Однако на данный момент видимых успехов нет.

Проект «Один пояс, один путь» требует вложений от 4 до 8 триллионов долларов, и Китай уже находится на грани экономического коллапса. Его государственный долг, превышающий американский, делает положение ещё более сложным. В отличие от США, которые в основном должны сами себе, Китай имеет серьёзные обязательства перед внешними кредиторами.

Ключевая проблема Китая — необходимость единого пространства для реализации своего проекта. Если США или другие страны смогут дестабилизировать один из транзитных коридоров, весь проект может рухнуть. Именно поэтому Китай заинтересован в стабильности и в том, чтобы договориться с одним большим геополитическим субъектом — Тураном, а не с разрозненными странами.

Противодействие США

США не заинтересованы в создании Турана и делают всё, чтобы этот проект не состоялся. Они уже препятствовали китайскому влиянию в Сирии, не позволив Пекину получить там выгодные экономические позиции. Китай попытался наладить контакт с Асадом, но понял, что тот уже является «битой фигурой». В результате Пекин уступил своё место России, Ирану и США.

Таким образом, проект Турана вписан в сложную геополитическую динамику, затрагивающую интересы России, Китая, США, Европы, исламского мира и Индии. Не стоит забывать и про Кавказ. Если Туран состоится, это даст возможность Кавказу обрести независимость и стать самостоятельным экономическим и политическим субъектом.

Экономический потенциал Турана

Ключевая проблема многих независимых государств — отсутствие рынков сбыта. Россия пользовалась этим, манипулируя экономиками своих соседей. Однако если удастся создать общий рынок стран Центральной Азии, Азербайджана и Турции, Татарстан, Дель-Урал и другие регионы России смогут органично влиться в этот экономический союз.

По оценкам экономистов, потенциальный ВВП Турана составляет около 2 триллионов долларов, а с учётом кумулятивного эффекта — ещё больше. Это также перспективный рынок для инвестиций, особенно на фоне того, что многие компании уходят из Китая из-за нестабильности и жёсткого регулирования.

Культурное единство и перспективы

Важным аспектом является единое языковое поле. Турция активно развивает этот вектор: заключаются военные партнёрства, внедряются образовательные программы, принят единый алфавит. Многие преграды, созданные Российской империей и СССР, постепенно исчезают.

Разные алфавиты долгое время мешали тюркским народам взаимодействовать, но сейчас этот вопрос можно решить в течение 10–15 лет благодаря новым технологиям и доступу к образовательным ресурсам. Политически все тюркские народы осознают угрозы со стороны России и Китая, что создаёт мощный объединяющий фактор.

Заключение

Скептики могут не верить в возможность реализации проекта Турана, но история показывает, что объединения, которые кажутся невероятными, в конечном итоге становятся реальностью. Когда-то мало кто верил в ЕС, поскольку страны Европы веками воевали друг с другом, но теперь это один из ключевых экономических блоков мира.

В случае Турана препятствий даже меньше, чем в Европе. Это естественный процесс, который объединяет народы с общей историей, культурой и языком. Более того, подобное объединение не разрушает национальную идентичность — наоборот, даёт возможность её укрепить.

Если будет наличие политической воли, грамотное планирование и стратегическое осмысление, уже в ближайшие годы Туран может стать одним из пяти глобальных центров силы.

РУСЛАН АЙСИН