Новый татарский проект
Между политической реальностью и исторической памятью
Для татар и вообще для тюркских народов Евразии существует фундаментальная проблема: как соотнести современные административные границы с историческим самосознанием. Вот есть Татарстан — четко очерченная территория на карте. Но татарский народ значительно шире этого образования. Я родился в Ульяновске, отец — нижегородский мишар, есть татары сибирские. Возникает глубинное ощущение, что эти обширные пространства тоже наши, что когда-то они составляли часть нашего цивилизационного ареала.
Речь идет о территории не в узком смысле контроля земли, а в широком понимании политического, экономического, культурного и духовного воздействия. Появляется своеобразная дихотомия: как сочетать конкретную территориальную фиксацию с историческим стремлением осознать себя частью огромной Евразии. При этом мы понимаем, что для охвата такого пространства сил недостаточно, хотя историческая память настойчиво требует это делать. Перед нами классическая дилемма — журавль в небе или синица в руках — которая до сих пор не нашла окончательного разрешения.
Туранизм как преодоление искусственных границ
Одним из подходов к преодолению этой диалектики становится концепция расширяющегося Туранизма или единого Тюркского пространства. Эта идея находит органичный отклик, поскольку существует стойкое понимание, что границы, начертанные в советский период — достаточно взглянуть на геометрически правильные линии Казахстана или Туркменистана — имеют искусственный характер, и требуют переосмысления.
Это переосмысление напоминает революцию в геометрии, совершенную нашим земляком Лобачевским, ректором Казанского университета. Если до него считалось, что параллельные прямые никогда не пересекаются, то он доказал, что в неевклидовом пространстве это возможно. По аналогии — базовая форма политического пространства тюркских народов может быть трансформирована, преодолевая ограничения современных границ.
Поэтическое измерение национальной идеи
Убежден, что мы должны исходить из принципа: мы больше, чем кажемся в настоящем. У нас есть понимание, что некогда наше влияние было масштабнее, а затем произошло сжатие до нынешних пределов. Когда мы исследуем татарский или тюркский этногенез, мы сталкиваемся с колоссальным историческим массивом, который трудно свести к единой линейной концепции. Это ясно показывает, что наше историческое измерение многомерно и не вписывается в простые схемы.
Для того чтобы придать импульс национальному движению, необходимо вдохновить людей идеями, которые на первый взгляд могут показаться эфемерными. Эту функцию традиционно выполняли поэты. Они создавали возвышенные образы, становившиеся внутренним ориентиром для тех, кто не способен погрузиться в сложные исторические конструкции. Когда русские националисты призывали татар покинуть Волго-Уральский регион и переселиться к туркам на Босфор, Габдулла Тукай написал свое знаменитое стихотворение «Мы не уйдем, это наши земли». Поэты выражают коллективные чаяния народа, и такие идеи, при всей их кажущейся поэтичности и философичности, обладают магнетической силой, способной мобилизовать общество для масштабного исторического и цивилизационного строительства.
Казань: между небесным и земным
В своих исследованиях я предложил адаптировать концепцию блаженного Августина о «Небесном и земном Иерусалиме» к нашей реальности. Татарстан и особенно Казань можно рассматривать как возвышенную проекцию, своеобразный маяк. Для человека, особенно с кочевническими корнями, всегда необходима пространственная ориентация, символический центр.
Для татар Казань важна как духовная и политическая столица, хотя в историческом масштабе она приобрела этот статус относительно недавно. Этот факт следует признать, но с существенной оговоркой: функция Казани не должна сводиться к централизации всех татарских ресурсов. Подобная концентрация привела бы к демографическому истощению исторических татарских территорий. Казань должна выступать одним из политических и культурных центров, но не единственным.
Полицентрическая модель тюркской государственности
В современных условиях, когда Татарстан находится в ситуации ограниченного суверенитета, Казань временно не может полноценно выполнять функцию проектора политического и культурного влияния. Это актуализирует необходимость развития полицентрической модели, которая снизит риски зависимости от единственного центра.
Исторически тюркская государственность характеризовалась наличием множественных столиц. Писатель Шарапов в своем утопическом произведении «Через полвека» описал модель империи с четырьмя столицами. Эта концепция перекликается с китайской традицией, где император перемещался внутри Запретного города в соответствии с сезонным циклом.
Аналогичная практика существовала и в тюркских государствах, где функционировали зимние и летние столицы. Именно это объясняет сложности в археологической локализации таких исторических центров как Итиль или Сарайчик в Нижнем Поволжье, а также хазарского Семендера. Эти столицы были мобильны, легко перемещались в зависимости от геополитической ситуации. Такая гибкая система была адаптивным механизмом: когда у государства есть только один центр, его захват означает конец — как произошло с Наполеоном, взявшим Москву и ошибочно посчитавшим, что этим он подчинил всю Россию (хотя административной столицей тогда был Санкт-Петербург).
Политическая методология тюркского пространства
Все эти вопросы, на первый взгляд кажущиеся формальными или несущественными, при детальном рассмотрении раскрывают глубинную политическую философию. За концепцией множественных центров и преодоления искусственных границ скрывается масштабный проект евразийской интеграции, имеющий глубокие исторические корни и потенциал для современной реализации.
Тюркский мир имеет возможность создать новую модель политической организации, соответствующую как историческим традициям, так и современным реалиям. Этот проект может стать одним из ключевых элементов формирующейся многополярной системы международных отношений, возвращая тюркским народам их историческую субъектность в евразийском пространстве.
РУСЛАН АЙСИН
TatPolit 